– А не показалось странным то, что майор ходит по квартирам и как заправский участковый ведет опрос возможных свидетелей? К тому же одевается, как столичный гранд? О чем он говорил тогда?

– Не помню! – с досадой выкрикнула я, потому что действительно так и не вспомнила, что мне говорил Арсений, уходя. – Комплименты точно говорил, а что еще...

– А эта твоя... тетя Соня, кажется? – она не могла этого запомнить?

– Может, она и запомнила! Только я не собираюсь втягивать в это дело еще и ее! – рассердилась я окончательно – и на полковника, и на его руки, которые он собственнически сомкнул на моем животе и теперь изо всех сил тянул меня на себя. – Хватит уже вам, Иван Семенович! Мы, кажется, говорим о серьезных вещах, а вы меня продолжаете лапать!

– Извини... – Он покорно отодвинулся и тут же снова приступил к допросу: – А что за сосед был убит у вашей тетушки?

– Не у тетушки, а у ее подруги. А сосед... – Мне хватило минуты, чтобы принять решение ничего ему не рассказывать. – Мне про него ничего не известно. Можете сколько угодно выкладывать спичек на столе, но так мы ничего не добьемся. Я имею в виду, мы ничего не узнаем, если не сдвинемся с этого дивана...

Вот дура! Ну надо ж было ляпнуть такое! Разве можно с таким стратегом говорить подобным образом? Он же все поймет превратно, то есть наоборот.

И точно, полковник мои слова расценил как руководство к действию.

– Что вы делаете? Прекратите немедленно! – Я начала колотить кулаками по его плечам: и когда только успел от халата освободиться, мерзавец! – У нас несчастье, а вы утехам предаетесь! Как вам не стыдно?

– Стыдно, Сашенька! Ты представить себе не можешь, насколько мне стыдно... Но такое впервые в моей жизни, я ничего не могу с собой поделать, – принялся жарко шептать он мне на ухо, жадно изучая руками мое тело. – Я и ненавидеть тебя пытался. И презирать... Ничего не выходит. Влюбился, старый дурак, как пацан желторотый. Прости меня! Прости! Только не отталкивай меня. Я прошу тебя!

– Нет. Не нужно этого ничего! – взвизгнула я испуганно и, вырвавшись, отбежала к окну. – Вы... Вы бессовестный, безнравственный тип... Мне больше нечего вам сказать...

Видит бог, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы освободиться от его объятий и загасить собственное нежелание уходить от него, а это было куда хуже. И, конечно, мне было что сказать ему. Но зачем? Что это изменит? Что могло измениться в жизни двух немолодых людей, объятых горем, после нескольких безумных минут забвения? Горе этим не исчерпаешь, лишь усугубишь контраст между ним и возможными надеждами на что-то хорошее...

– Нет, – попыталась я стойко выдержать его взгляд и все же, не справившись с такой непосильной задачей, отвернулась и еще раз повторила: – Нет...

Боже, что это был за взгляд! Никогда ничего подобного я не видела и не могла себе представить. Никто и никогда не смотрел на меня так... Меня желали, обожали, бывало, что и лелеяли, но чтобы так смотреть... Нет, так нельзя. Нельзя заставлять меня думать о чем-то запретном. Это жестоко. Жестоко именно сейчас...

– Если вы не прекратите, я уйду! Безумство наших детей вы назвали пиром во время чумы, – заговорила я быстро, боясь, что он снова неслышно подойдет сзади и обнимет меня. – Как же тогда назвать наше безумство?! Наши дети в беде! Мы не можем...

Вы думаете, что он что-то ответил мне? Черта с два! Послышался какой-то неясный шорох. Потом звук шагов и следом грохот хлопнувшей входной двери.

Ушел... Обиделся и ушел... Ну что же, это его дело, может, оно и к лучшему. Теперь-то меня никто не сможет остановить.

Мне понадобилось чуть меньше десяти минут, чтобы оставить полковнику короткую записку. Быстро собраться и уйти прочь из этого дома.

Я поймала такси на соседней улице. Беспрепятственно доехала до железнодорожного вокзала и уже менее чем через час садилась в поезд, следовавший проездом через Белореченск.

– Чай будем? – поинтересовалась проводница, забравшая мой билет и выдавшая мне постельные принадлежности.

– Нет, спасибо. Я хочу отдохнуть.

– Как знаете... – Она широко и шумно зевнула. – Денек сегодня выдался, скажу я вам... Милиция по всем составам шныряет. Кого ищут, ума не приложу.

– Что-то случилось? – Новость меня насторожила, если не сказать, что встревожила.

– Да нет. То и удивительно! Обычно после убийства какого-нибудь нашумевшего такое бывает. Или солдаты из части убегут. А так все вроде тихо, начальник поезда говорит, что никаких телефонограмм не было, а по вагонам ходят. Сегодня подруги рассказывали – за три остановки до вашего города в течение получасовой стоянки четыре раза проходили. Теперь наша очередь... Мы-то как раз в ту сторону едем. А может, ничего, может, ночью-то и не пойдут...

Упоминание о том, что все это происходило не в нашем городе и не в Белореченске, меня немного успокоило. Мало ли что случается на железной дороге... Я подхватила постельные принадлежности, пожелала спокойной ночи проводнице и, запершись в своем купе, в котором, к счастью, оказалась совершенно одна, поспешила улечься на свое место.

Впереди у меня была целая ночь, чтобы все как следует обдумать и попытаться хоть как-то распланировать свои дальнейшие действия. От меня требовалось слишком много выдержки, чтобы не наломать дров, попытаться во всем разобраться и вызволить этих детей. Как это сделать в возможно короткие сроки, я себе не представляла. Как и не представляла, с кем буду иметь дело. Список фамилий людей, который мне вручил любовник Натальи, людей, которым мог принадлежать автомобиль, наехавший на Виктора, мне ни о чем не сказал. Ни одна из этих фамилий мне не была знакома. Хотя это выглядело вполне логично. Я не могла знать человека, который вздумал вдруг по истечении стольких лет мстить мне.

Мстить за нелепую случайность...

Я не была виновата ни в чем, разве только в том, что испугалась тогда. Ну, может быть, еще струсила. Но виновницей той давней трагедии я не была, это однозначно. Кто же тогда счел, что это не так? Кто решил всколыхнуть эту старую жуткую историю, или, как говорит полковник, достать из шкафа давно запрятанный там скелет?

Мне это было неведомо, и узнать об этом мне еще только предстояло. Задача будет из разряда трудновыполнимых, потому что тот единственный человек, который сумел бы мне помочь разобраться во всем этом деле, тот, перед которым единственным я бы стала держать ответ на предмет своей виновности, был давно мертв.

Глава 16

Тетя Соня варила варенье из груш. Еще с лестницы ощущался тягучий густой аромат ее неповторимого грушевого варенья с цельными прозрачными дольками и таким крепким сиропом, что он с трудом растворялся в холодной воде. Окно было распахнуто настежь, и в кухне наверняка вьется целый рой ос. Но она никогда не обращала на это внимания. Мурлыкала себе под нос какую-то дивную еврейскую мелодию и колдовала над огромным медным тазом, над которым тряслась похлеще, чем над алюминиевым чайником.

– Приехала... – Тетя Соня чмокнула меня куда-то в ухо, казалось, она нисколько не удивлена моим незапланированным визитом. – Что, сноха молодая достала, раз вспомнила обо мне? Ну, заходи, Сашенька, заходи. Там пенок с варенья целая миска. Твои любимые. Как знала, что ты приедешь, варенье затеяла.

Я зашла в прихожую. Швырнула сумку под зеркало и, разувшись, поплелась следом за ней в кухню. Тетя Соня уже вовсю орудовала полотенцем, пытаясь выгнать с кухни алчных жужжащих насекомых. Знала, как я их недолюбливаю, и суетилась, сильно припадая на обе ноги.

– Как здоровье? – поинтересовалась я, отрезая от мягкого батона корочку и густо обмазывая ее пенками от грушевого варенья. – Чего на свадьбу не приехала?

– Какая мне свадьба, прости господи! – Тетя Соня с шумом захлопнула обе створки окна. – Мне уже на погост пора собираться, а ты – свадьба... Нечего мне там своей старой образиной людей пугать. Ты ешь, Шурка, ешь. Сейчас еще чайник поставлю.